– Илья, как думаете, нам оставить Бендера в живых?
– Да, разумеется. Но лучше убить. Или оставить в живых.
– Или убить? Или оставить в живых?
– Да. Оставить в живых. Или убить.
– Женя, Вы оптимист собачий. Женя, не цепляйтесь так за эту строчку. Вычеркните ее.
– Я не уверен…
– Гос-споди, ведь это же так просто! (выхватывает из рук перо, вычёркивает слово)
– Вот видите! А Вы мучились.
Именно так продвигалась работа над каждым фрагментом книги. Любой из них вызывал спор до хрипоты, видимо, поэтому до сих пор, что «Золотой телёнок», что «12 стульев» пользуются успехом. Потому что каждое слово взвешено и продумано. Вот что писал по этому поводу Петров:
Страшная ссора вечером в городе Галлопе. Кричали часа два. Поносили друг друга самыми страшными словами, какие только существуют на свете. Потом начали смеяться и признались друг другу, что подумали одно и то же – ведь нам нельзя ссориться, это бессмыслица. Ведь разойтись мы не можем – погибнет писатель, – а раз все равно не можем разойтись, тогда и ссориться нечего.
Хотя чего уж там, если говорить объективно, то «ИльфПетров» ушли из читательского рациона. Причин много, одна из них – старшее поколение знает романы наизусть. А перечитывать то, что и так знаешь, мало кто любит. Поэтому никто не перечитывает «Преступление и наказание» вместе с «Евгением Онегиным». Ну а с другой стороны, роман очень сильно отошёл от реалий того времени. Хотя, прочитав сей шедевр в возрасте 14 лет, сразу по получению паспорта, я был впечатлён прежде всего юмором, осторожным цинизмом и всем этим робким обаянием русско-еврейского тандема.
Кстати, про автора. Составить автобиографию автора «Двенадцати стульев» довольно затруднительно. Дело в том, что автор родился дважды: в 1897 и в 1903 году. В первый раз – под видом Ильи Ильфа, а во второй – Евгения Петрова. Хотя чего уж там, будем говорить прямо: под видом Ильи Арнольдовича Файзильберга и Евгения Петровича Катаева. Оба одесситы, оба писали фельетоны для «Крокодила» и «Правды», оба обладали невероятно острым умом и слогом, и… на этом, пожалуй, сходство двух личностей внутри одного великого автора заканчивается.
Вот, например, старший товарищ, Файзильберг, – выходец из того чудесного, окутанного мифами, байками и стереотипами народа, который, по сути, создал ту мифическую и остроумную славу самобытной Одессы. Спокойный тихий талант или, как говорят «у нас в Одессе», поц мог бы и не связать свою жизнь с авторством, а продолжил бы работать в чертёжном бюро, или на телефонной станции, или на военном заводе. Но начал непосредственно марать бумагу в одесских газетах, куда благодаря врождённому остроумию и наблюдательности писал материалы юмористического и сатирического характера – в основном фельетоны. Конец его был печален, а вот заря карьеры радовала до невозможности. Прямо как у созданных им героев: Паниковского, Бендера и тех других, чьи имена стали нарицательными. Трагичный конец настиг и его не менее талантливых братьев. Один из них – Срул (не надо смеяться над иностранными именами, это неприлично) – стал известным во всём мире фотографом и художником-кубистом, радуя своими работами капризную публику. Но, увы, псевдоним Сандро Фазини не скрыл его происхождения, за что он и был загублен в Аушвице. Другой брат – советский художник-график и фотограф Михаил (он же Мойше) – погиб при эвакуации в Ташкенте. Остался только скромный Беньямин, продолживший славный талантливый род.
Кстати, фамилия является аббревиатурой его еврейского имени. Возможно, какому-то чахлому уму покажется, что автор непозволительно много упомянул слово «еврейский». Но во-первых, из песни слов не выкинешь, а во вторых, разве в этом есть что-то плохое? В самом романе гораздо больше иудейского, чем может показаться.
А вот Евгений Катаев был помладше, но жил поинтереснее, хоть и рисковал на каждом шагу. Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины. Всё потому, что Петров 3 года отработал в Одесском уголовном розыске, где и приключилась одна весьма странная история. Был у Жени Катаева один старый приятель – Саша Козачинский. Обычный сорвиголова, дерзкий поц с большими амбициями. Поезжайте в Одессу и спросите, кем был Козачинский до революции. Он был простым благородным работником уголовного розыска и продолжал искать себя в жизни. А потом стал наш Саша простым благородным бандитом. Промышляли они здорово, но вот беда, накрыли их доблестные чекисты во главе с Катаевым. Козачинский сдался другу, и неспроста. Старая Одесская хитрость: сделай человеку приятно, особенно, если он работает на власть. Вот Катаев, уже будучи в Москве, пристроил пропащего друга в «гудок», а потом заставил его, уже ведущего маститого журналиста, написать повесть «Зелёный Фургон», рассказывающую про их одесские дела. Наверняка ты смотрел старый фильм с Харатьяном, снятый по этому сценарию.
После стольких приключений разрозненным частям удалось, наконец, встретиться в Москве в 1923 году. Два талантливых бумагомарателя быстро сдружились и обнаружили у себя схожий круг интересов и тягу поработать друг с другом. Вот написали они фельетоны в соавторстве. А почему бы не посягнуть на крупные формы? Тем более что Петров… Кстати, читатель наверняка спросит, а почему Петров, если он Катаев? А всё очень просто: не у одного Ильфа братья были талантливыми. Вот и у Евгения был брат Валентин – ученик Бунина, ставший маститым писателем, проживший бурную жизнь в революциях и написавший такие произведения, как «Сын полка» и «Белеет парус одинокий». Вот Петров и подумал, что двух Катаевых быть не может и сменил простую русскую фамилию на ещё более, прямо до безобразия, русскую «Петров». Именно братец Валентин подкинул двум авторам идею такой нетленки, как «12 стульев». Всё очень просто: старший брат, уже известный к тому времени писатель, решил использовать брата и его лучшего друга в качестве литературных негров и отнюдь не за «золотые гири». Мол, напишите, а я подкорректирую. Но когда через некоторое время Ильф с Петровым явили ему плоды своих трудов, он понял, что как минимум неэтично отбирать такой шедевр у, как оказалось, таких талантливых авторов. А книга цепляла уже первым предложением:
В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть.
Хотя сам Ильф описывал впечатления от написания так:
Мы садимся писать «12 стульев».
Вечера в пустом Дворце Труда. Совершенно не понимали, что выйдет из нашей работы. Иногда я засыпал с пером в руке. Просыпался от ужаса – передо мною были на бумаге несколько огромных кривых букв. Такие, наверно, писал чеховский Ванька, когда сочинял письмо «на деревню дедушке». Ильф расхаживал по узкой комнате четвертой полосы. Иногда мы писали в профотделе.
Неужели наступит момент, когда рукопись будет закончена и мы будем везти ее на санках. Будет идти снег. Какое замечательное, наверно, ощущение – работа закончена, больше ничего не надо делать.
Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура. Для него у нас была одна фраза – «Ключ от квартиры, где деньги лежат». Ее мы слышали от одного нашего знакомого, который дальше и был выведен в виде Изнуренкова. Но Бендер постепенно стал выпирать из приготовленных для него рамок, приобретая все большее значение. Скоро мы уже не могли с ним сладить.
Спор о том, умертвить Бендера или нет. Лотерея. Потом мы пожалели нашего героя. Как-то совестно было возрождать его потом в «Золотом теленке».
Когда роман был закончен, мы уложили его в аккуратную папку и на обратную сторону обложки наклеили записку: «Нашедшего просят вернуть по такому-то адресу». Это была боязнь за труд, на который было потрачено столько усилий. Ведь мы вложили в эту первую книгу все, что знали. Вообще же говоря, мы оба не придавали книге никакого литературного значения, и, если бы кто-нибудь из уважаемых нами писателей сказал, что книга плоха, мы, вероятно, и не подумали бы отдавать ее в печать.
Однако критики и читатели с большой любовью приняли остросоциальные шедевры, обозвав авторский стиль «ударом палашом по вые» (кто не знает, выей в старину называли шею).
И понеслась. Сценарий к фильму «Цирк», а затем приключения Великого Комбинатора в компании Проходимца Паниковского и Шуры Балаганова в монументальном «Золотом телёнке». Мораль у всех произведений была такая, какую не видывали даже всемогущие басни Крылова. Такая мораль была очень нужна молодому Советскому государству. Хотя всё равно это были самые антисоветские книги из всех антисоветских. Ильф и Петров были журналистами, а потому все их герои имели прототипов. Они собирали образы и истории и благодаря изящному слогу расставляли всё на свои места, делая филигранный шедевр литературы. Под их острый слог попал даже Маяковский, представленный в виде поэта Ляписа-Трубецкого. Да-да, Ляпис Трубецкой – это тоже отсюда. Даже в Фашистской Германии по-своему экранизировали образ Великого Комбинатора. Не зря спорили авторы над каждым фрагментом.
Однако, самой антисоветской книгой главных советских журналистов была «Одноэтажная Америка» – своего рода дневник путешествия по США из одного края в другой и обратно. Восхищённые заводами «Ford» и с каким-то сожалением наблюдавшие за массовой автоматизацией, они встретились лично с Рузвельтом, пообщались с русскими иммигрантами и такими значимыми личностями, как Хэмингуэй и Генри Форд. Неизвестно, кто у кого вызывал больший интерес – русские репортёры у американцев или американцы у Ильфа с Петровым. Очерки понравились не всем, потому что всегда находятся недовольные писательским трудом комментаторы. Зато всем нравились фотографии, сделанные Ильфом. Да-да, он снимал до того, как это стало мэйн… ну, вы поняли. Но в наши дни Познер вдохновился повторить путь журналистов по своей второй Родине (первой является Франция).
Но им было всё равно на отзывы, нужно было писать третью книгу про Остапа. Тем более, множество идей буквально распирает голову. Книга обещала быть лучше предыдущих, но судьба-злодейка распорядилась иначе. Ильф ещё в Америке заметил, что кашляет кровью. По возвращении его туберкулёз превзошёл все рамки приличия. Как вспоминал Петров:
Поездка в Америку. Как писалась «Одноэтажная Америка». Болезнь Ильфа. Все убеждали Ильфа, что он здоров. И я убеждал. А он сердился. Он ненавидел фразу «Вы сегодня прекрасно выглядите». Он понимал и чувствовал, что все кончено.
Петров каждый день бегал к угасающему другу, дабы сочинить с ним в вечных спорах хотя бы пару строк нового романа, ибо времени оставалось всё меньше. Но не судьба: в 1937-м году Ильфа не стало.
«Снова в Москве. Разговор о том, что хорошо было бы погибнуть вместе во время какой-нибудь катастрофы. По крайней мере, оставшемуся в живых не пришлось бы страдать.» — Евгений Петров.
Жизнь резко изменилась. Стало как-то сразу не до смеху. Захотелось писать что-то более серьёзное, однако публика требовала остроты и юмора.
Трудности работы в газете. Многие не понимали. Спрашивали – зачем вы это делаете? Напишите что-нибудь смешное. А ведь все, что было отпущено нам в жизни смешного, мы уже написали.
Тоскуя по старому другу, петров задумал на основе записных книжек Ильфа написать монументальный труд – «Мой друг Илья Ильф». Это требовало большой и долгой работы, но вот опять в писательские планы вмешалась суровая жизнь. Началась война, и Петров отправился фронтовым корреспондентом, параллельно получив задание написать монументальный труд про героев войны. Но вот в третий раз что-то вмешалось в творческие планы известного журналистам писателя. Снова гибель, но на этот раз самого Петрова. В июле 1942 года самолёт, на котором он возвращался в Москву из Севастополя, был сбит немецким истребителем над территорией Ростовской области, у села Маньково. Знал бы немецкий пилот, кого он только что сбил! Это не просто писатель, а последний тонкий наблюдатель человеческой души в условиях творящегося бардака. Таким был Зощенко, таким был Хармс и такими были они – Ильф с Петровым. Они написали произведения, которые либо любят, либо не читали. А романы – загляденье. Хороший юмор любят все. Он есть и в фельетонах, которые тоже стоит прочесть, дабы насладиться авторским слогом, юмором и лучше понять, как жили люди той тоскливой эпохи.
– Нет, это не Рио-де-Жанейро! Это гораздо хуже!
– В белых штанах.
– Вот я и миллионер. Сбылись мечты идиота!
– На блюдечке с голубой каемочкой.
– Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.
– Кефир. Хорошо помогает от сердца.
– Контора «Рога и копыта».
– Пилите, Шура, пилите!
– Не стучите лысиной по паркету.
– Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст… но уже дороже.
– Жертва аборта.
– Набить бы тебе рыло, да Заратустра не позволяет.
– Гигант мысли и отец русской демократии.
– Я думаю, что торг здесь неуместен!
– Слесарь-интеллигент со средним образованием.
– Может, тебе ещё дать ключ от квартиры, где деньги лежат?
– Кому и кобыла невеста.
– Контора пишет!
– Му-у-усик! Готов гу-у-усик?
– Отдай колбасу, дурак, я всё прощу!
– У меня все ходы записаны!
– Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены.
– Знойная женщина, мечта поэта.
– Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень.
– Утром деньги – вечером стулья!
– Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
– Командовать парадом буду я!
– Вы знаете, кто этот мощный старик?
– Мосье, же не манж па сис жур (единственная фраза из французского языка, которая напрочь вбивается в память).
– Почем опиум для народа?
– Хамите, парниша!
– Ну вас к чёрту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память!
Да и разве все их упомнишь?
Ильф Илья & Петров Евгений
Сборник воспоминаний об И Ильфе и Е Петрове
СБОРНИК ВОСПОМИНАНИЙ
об И. Ильфе и Е. Петрове
СОСТАВИТЕЛИ Г. МУНБЛИТ, А. РАСКИН
Евгений Петров. Из воспоминаний об Ильфе
Юрий Олеша.Об Ильфе.
Памяти Ильфа
Лев Славин. Я знал их
Сергей Бондарин. Милые давние годы
Т. Лишина. Веселый, голый, худой
Константин Паустовский. Четвертая полоса
Михаил Штих (М. Львов). В старом "Гудке"
С. Гехт. Семь ступеней
A. Эрлих. Начало пути
B. Беляев. Письмо
Г. Рыклин. Эпизоды разных лет
Игорь Ильинский. "Однажды летом"
Бор. Ефимов. Москва, Париж, кратер Везувия
Илья Эренбург. Из книги
В. Ардов. Чудодеи
Г. Мунблит. Илья Ильф. Евгений Петров
Евгений Шатров. На консультации
А. Раскин. Наш строгий учитель
Евгений Кригер. В дни войны
Руд. Бершадский. Редактор
Константин Симонов. Военный корреспондент
И. Исаков. Последние часы
Евгений Петров. К пятилетию со дня смерти Ильфа
В 1962 году исполнилось двадцать пять лет со дня смерти Ильи Арнольдовича Ильфа и двадцать лет со дня смерти Евгения Петровича Петрова.
Очень много людей во всем мире читают и любят их книги и, как это всегда бывает, хотели бы знать об авторах - какими они были, как работали, с кем дружили, как начинали свой писательский путь.
Мы попытались в меру наших сил ответить на эти вопросы, рассказав об Ильфе и Петрове все, что о них знали.
Светлой памяти наших друзей посвящаем мы эту книгу.
ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВ
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ ИЛЬФЕ
Однажды, во время путешествия по Америке, мы с Ильфом поссорились.
Произошло это в штате Нью-Мексико, в маленьком городе Галлопе, вечером того самого дня, глава о котором в нашей книге "Одноэтажная Америка" называется "День несчастий".
Мы перевалили Скалистые горы и были сильно утомлены. А тут еще предстояло сесть за пишущую машинку и писать фельетон для "Правды".
Мы сидели в скучном номере гостиницы, недовольно прислушиваясь к свисткам и колокольному звону маневровых паровозов (в Америке железнодорожные пути часто проходят через город, а к паровозам бывают прикреплены колокола). Мы молчали. Лишь изредка один из нас говорил: "Ну?"
Машинка была раскрыта, в каретку вставлен лист бумаги, но дело не двигалось.
Собственно говоря, это происходило регулярно в течение всей нашей десятилетней литературной работы - трудней всего было написать первую строчку. Это были мучительные дни. Мы нервничали, сердились, понукали Друг друга, потом замолкали на целые часы, не в силах выдавить ни слова, потом вдруг принимались оживленно болтать о чем-нибудь не имеющем никакого отношения к нашей теме, - например, о Лиге Наций или о плохой работе Союза писателей. Потом замолкали снова. Мы казались себе самыми гадкими лентяями, какие только могут существовать на свете. Мы казались себе беспредельно бездарными и глупыми. Нам противно было смотреть друг на друга.
И обычно, когда такое мучительное состояние достигало предела, вдруг появлялась первая строчка - самая обыкновенная, ничем не замечательная строчка. Ее произносил один из нас довольно неуверенно. Другой с кислым видом исправлял ее немного. Строчку записывали. И тотчас же все мучения кончались. Мы знали по опыту - если есть первая фраза, дело пойдет.
Но вот в городе Галлопе, штат Нью-Мексико, дело никак не двигалось вперед. Первая строчка не рождалась. И мы поссорились.
Вообще говоря, мы ссорились очень редко, и то по причинам чисто литературным - из-за какого-нибудь оборота речи или эпитета. А тут ссора приключилась ужасная - с криком, ругательствами и страшными обвинениями. То ли мы слишком изнервничались и переутомились, то ли сказалась здесь смертельная болезнь Ильфа, о которой ни он, ни я в то время еще не знали, только ссорились мы долго - часа два. И вдруг, не сговариваясь, мы стали смеяться. Это было странно, дико, невероятно, но мы смеялись. И не каким-нибудь истерическим, визгливым, так называемым чуждым смехом, после которого надо принимать валерьянку, а самым обыкновенным, так называемым здоровым смехом. Потом мы признались друг другу, что одновременно подумали об одном и том же - нам нельзя ссориться, это бессмысленно. Ведь мы все равно не можем разойтись. Ведь не может же исчезнуть писатель, проживший десятилетнюю жизнь и сочинивший полдесятка книг, только потому, что его составные части поссорились, как две домашние хозяйки в коммунальной кухне из-за примуса.
И вечер в городе Галлопе, начавшийся так ужасно, окончился задушевнейшим разговором.
Это был самый откровенный разговор за долгие годы нашей никогда и ничем не омрачившейся дружбы. Каждый из нас выложил другому все свои самые тайные мысли и чувства.
Уже очень давно, примерно к концу работы над "Двенадцатью стульями", мы стали замечать, что иногда произносим какое-нибудь слово или фразу одновременно. Обычно мы отказывались от такого слова и принимались искать другое.
Если слово пришло в голову одновременно двум, - говорил Ильф, значит, оно может прийти в голову трем и четырем, - значит, оно слишком близко лежало. Не ленитесь, Женя, давайте поищем другое. Это трудно. Но кто сказал, что сочинять художественные произведения легкое дело?
Как-то, по просьбе одной редакции, мы сочинили юмористическую автобиографию, в которой было много правды. Вот она:
"Очень трудно писать вдвоем. Надо думать, Гонкурам было легче. Все-таки они были братья. А мы даже не родственники. И даже не однолетки. И даже различных национальностей: в то время как один русский (загадочная славянская душа), другой еврей (загадочная еврейская душа).
Итак, работать нам трудно.
Труднее всего добиться того гармонического момента, когда оба автора усаживаются наконец за письменный стол.
Казалось бы, все хорошо: стол накрыт газетой, чтобы не пачкать скатерти, чернильница полна до краев, за стеной одним пальцем выстукивают на рояле "О, эти черные", голубь смотрит в окно, повестки на разные заседания разорваны и выброшены. Одним словом, все в порядке, сиди и сочиняй.
Но тут начинается.
Тогда как один из авторов полон творческой бодрости и горит желанием подарить человечеству новое художественное произведение, как говорится, широкое полотно, другой (о, загадочная славянская душа!) лежит на диване, задрав ножки, и читает историю морских сражений. При этом он заявляет, что тяжело (по всей вероятности, смертельно) болен.
Бывает и иначе.
Славянская душа вдруг подымается с одра болезни и говорит, что никогда еще не чувствовала в себе такого творческого подъема. Она готова работать всю ночь напролет. Пусть звонит телефон - не отвечать, пусть ломятся в дверь гости - вон! Писать, только писать. Будем прилежны и пылки, будем бережно обращаться с подлежащим, будем лелеять сказуемое, будем нежны к людям и строги к себе.
Ильф И. и Петров Е. - русские советские писатели-сатирики; соавторы, работавшие совместно. В романах «Двенадцать стульев» (1928) и «Золотой теленок» (1931) - создали похождения талантливого мошенника и авантюриста, показ сатирических типов и советских нравов 20-х годов. Фельетоны, книга «Одноэтажная Америка» (1936).
В российской литературе XX века Илья Ильф и Евгений Петров занимают место самых любимых в народе писателей сатирического направления. Их книги можно читать, перечитывать, можно даже всю жизнь разговаривать фразами из них. Многие именно так и поступают.
Илья Ильф (псевдоним; настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг) родился 15 октября (3 октября по старому стилю) 1897 года в Одессе, в семье банковского служащего. Знак зодиака - Весы. Был сотрудником Югроста и газеты «Моряк». В 1923, переехав в Москву, стал профессиональным литератором. В ранних очерках, рассказах и фельетонах Ильи нетрудно найти мысли, наблюдения и детали, впоследствии использованные в совместных сочинениях Ильфа и Петрова.
Евгений Петров (псевдоним; настоящие имя и фамилия Евгений Петрович Катаев) родился 13 декабря (30 ноября по старому стилю) 1902 года в Одессе, в семье учителя истории. Знак зодиака - Стрелец. Был корреспондентом Украинского телеграфного агентства, затем инспектором уголовного розыска. В 1923 году Женя переехал в Москву и стал журналистом.
В 1925 году произошло знакомство будущих соавторов, и с 1926 года началась их совместная работа, на первых порах состоявшая в сочинении тем для рисунков и фельетонов в журнале «Смехач» и обработке материалов для газеты «Гудок». Первой значительной совместной работой Ильфа и Петрова был роман «Двенадцать стульев», опубликованный в 1928 в журнале «30 дней» и в том же году вышедший отдельной книгой. Роман имел большой успех. Он примечателен множеством блестящих по выполнению сатирических эпизодов, характеристик и подробностей, явившихся результатом злободневных жизненных наблюдений.
За романом последовало несколько рассказов и повестей («Светлая личность», 1928, «1001 день, или Новая Шахерезада», 1929); в это же время началась систематическая работа писателей над фельетонами для «Правды» и «Литературной газеты». В 1931 году был опубликован второй роман Ильфа и Петрова - «Золотой телёнок», история дальнейших похождений героя «Двенадцати стульев» Остапа Бендера. В романе дана целая галерея мелких людишек, обуреваемых стяжательскими побуждениями и страстями и существующих «параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи».
В 1935 - 1936 годах писатели совершили путешествие по США , результатом которого явилась книга «Одноэтажная Америка» (1936). В 1937 Ильф умер, а изданные после его смерти «Записные книжки» были единодушно оценены критикой как выдающееся литературное произведение. Петров после смерти соавтора написал ряд киносценариев (совместно с Г. Мунблитом), пьесу «Остров мира» (опубликована в 1947), «Фронтовой дневник» (1942). В 1940 он вступил в Коммунистическую партию и с первых дней войны стал военным корреспондентом «Правды» и «Информбюро». Награжден орденом Ленина и медалью.
Книги Ильфа и Петрова неоднократно инсценировались и экранизировались, переиздавались в СССР и были переведены на многие иностранные языки. (Г. Н. Мунблит)
Сочинения:
- Собрание сочинений, т. 1 - 4, М., 1938;
- Собр. соч., т. 1 - 5, М., 1961.
Литература :
- Константин Михайлович Симонов, Предисловие, в книгах: Ильф И. и Петров Е., Двенадцать стульев. Золотой телёнок, М., 1956;
- Синцова Т. Н., И. Ильф и Е. Петров. Материалы для библиографии, Л., 1958;
- Абрам Зиновьевич Вулис, И. Ильф и Е. Петров. Очерк творчества, М., 1960;
- Борис Галанов, Илья Ильф и Евгений Петров, М., 1961;
- Воспоминания об И. Ильфе и Е. Петрове, М., 1963;
- Яновская Л., Почему вы пишете смешно?, М., 1969;
- Русские советские писатели, прозаики. Биобиблиографический указатель, том 2; Л., 1964.
Книги:
- И. Ильф. Е. Петров. Собрание сочинений в пяти томах. Том 1, И. Ильф, Е. Петров.
- И. Ильф. Е. Петров. Собрание сочинений в пяти томах. Том 2, И. Ильф, Е. Петров.
- И. Ильф. Е. Петров. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4, И. Ильф, Е. Петров.
- Ехали в трамвае Ильф и Петров, СССР, 1971.
Экранизации произведений:
- 1933 - Двенадцать стульев;
- 1936 - Цирк;
- 1936 - Однажды летом;
- 1938 - 13 стульев;
- 1961 - Совершенно серьёзно (очерк Как создавался Робинзон);
- 1968 - Золотой телёнок;
- 1970 - The Twelve Chairs (Двенадцать стульев);
- 1971 - Двенадцать стульев;
- 1972 - Ехали в трамвае Ильф и Петров (по мотивам рассказов и фельетонов);
- 1976 - Двенадцать стульев;
- 1989 - Светлая личность;
- 1993 - Мечты идиота;
- 2004 - Двенадцать стульев (Zwölf Stühle);
- 2006 - Золотой телёнок.
Вы слышали о короткометражке "Конверт"?
Про Ильфа я вам уже два дня рассказываю, пора добавить красок о соавторе.
Петров на самом деле был Катаев. Младший брат. Старший Катаев - известный писатель, автор паруса одинокого, успешный при советской власти и обласканный критиками.
Когда старший Катаев уже был счастлив, доволен и понимал, в каком ключе писать для советских издательств так, чтобы его всегда печатали, и с кем нужно дружить, младший Катаев работал в милиции города Одессы, где жизнь была совсем невеселая. А поскольку старший Катаев привык добиваться всего, чего ему захочется, то он настоял на том, чтобы его "непутевый и слишком честный" младший брат приехал в Москву. Старший Катаев выбил младшему работу в железнодорожной корпоративной газете "Гудок" и познакомил с Ильей Файнзильбергом (под псевдонимом Ильф). Младший Катаев решил, что всего добиваться будет сам, без тени брата, и взял себе псевдоним Петров. Старший Катаев с барского плеча рассказал будущим соавторам идею 12-ти стульев в зародыше и отправил их в качестве литературных негров готовить черновики, по которым потом хотел пройтись "рукой мастера" и чуть ли не выдать за собственную книгу. Было это оформлено юмористически, но почему-то в способностях старшего Катаева использовать все, что можно взять в мире, в собственных целях, сомневаться не приходится.
Под катом выдержка из "Воспоминаний об Ильфе и Петрове " об этом случае:
Как случилось, что мы с Ильфом стали писать вдвоем? Назвать это случайностью было бы слишком просто. Ильфа нет, и я никогда не узнаю, что думал он, когда мы начинали работать вместе. Я же испытывал по отношению к нему чувство огромного уважения, а иногда даже восхищения. Я был моложе его на пять лет, и, хотя он был очень застенчив, писал мало и никогда не показывал написанного, я готов был признать его своим метром. Его литературный вкус казался мне в то время безукоризненным, а смелость его мнений приводила меня в восторг. Но у нас был еще один метр, так сказать, профессиональный метр. Это был мой брат, Валентин Катаев. Он в то время тоже работал в «Гудке» в качестве фельетониста и подписывался псевдонимом «Старик Собакин». И в этом качестве он часто появлялся в комнате четвертой полосы.
Однажды он вошел туда со словами:
- Я хочу стать советским Дюма-отцом.
Это высокомерное заявление не вызвало в отделе особенного энтузиазма. И не с такими заявлениями входили люди в комнату четвертой полосы.
- Почему же это, Валюн, вы вдруг захотели стать Дюма-пером? - спросил Ильф.
- Потому, Илюша, что уже давно пора открыть мастерскую советского романа, - ответил Старик Собакин, - я буду Дюма-отцом, а вы будете моими неграми. Я вам буду давать темы, вы будете писать романы, а я их потом буду править. Пройдусь раза два по вашим рукописям рукой мастера - и готово. Как Дюма-пер. Ну? Кто желает? Только помните, я собираюсь держать вас в черном теле.
Мы еще немного пошутили на тему о том, как Старик Собакин будет Дюма-отцом, а мы его неграми. Потом заговорили серьезно.
- Есть отличная тема, - сказал Катаев, - стулья. Представьте себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти. Чем не авантюрный роман? Есть еще темки… А? Соглашайтесь. Серьезно. Один роман пусть пишет Илья, а другой - Женя.
Он быстро написал стихотворный фельетон о козлике, которого вез начальник пути какой-то дороги в купе второго класса, подписался «Старик Собакин» и куда-то убежал. А мы с Ильфом вышли из комнаты и стали прогуливаться по длиннейшему коридору Дворца Труда.
- Ну что, будем писать? - спросил я.
- Что ж, можно попробовать, - ответил Ильф.
- Давайте так, - сказал я, - начнем сразу. Вы - один роман, а я - другой. А сначала сделаем планы для обоих романов.
Ильф подумал.
- А может быть, будем писать вместе? - Как это?
- Ну, просто вместе будем писать один роман. Мне понравилось про эти стулья. Молодец Собакин.
- Как же вместе? По главам, что ли?
- Да нет, - сказал Ильф, - попробуем писать вместе, одновременно каждую строчку вместе. Понимаете? один будет писать, другой в это время будет сидеть рядом. В общем, сочинять вместе.
В этот день мы пообедали в столовой Дворца Труда и вернулись в редакцию, чтобы сочинять план романа. Вскоре мы остались одни в громадном пустом здании. Мы и ночные сторожа. Под потолком горела слабая лампочка. Розовая настольная бумага, покрывавшая соединенные столы, была заляпана кляксами и сплошь изрисована отчаянными остряками четвертой полосы. На стене висели грозные «Сопли и вопли».
Сколько должно быть стульев? Очевидно, полный комплект - двенадцать штук. Название нам понравилось. «Двенадцать стульев». Мы стали импровизировать. Мы быстро сошлись на том, что сюжет со стульями не должен быть основой романа, а только причиной, поводом к тому, чтобы показать жизнь. Мы составили черновой план в один вечер и на другой день показали его Катаеву. Дюма-отец план одобрил, сказал, что уезжает на юг, и потребовал, чтобы к его возвращению, через месяц, была бы готова первая часть.
- А уже тогда я пройдусь рукой мастера, - пообещал он.
Мы заныли.
- Валюн, пройдитесь рукой мастера сейчас, - сказал Ильф, - вот по этому плану.
- Нечего, нечего, вы негры и должны трудиться.
И он уехал. А мы остались. Это было в августе или сентябре 1927 года.
И начались наши вечера в опустевшей редакции. Сейчас я совершенно не могу вспомнить, кто произнес какую фразу, кто и как исправил ее. Собственно, не было ни одной фразы, которая так или иначе не обсуждалась и не изменялась, не было ни одной мысли или идеи, которая тотчас же не подхватывалась. Но первую фразу романа произнес Ильф. Это я помню хорошо.
После короткого спора было решено, что писать буду я, Ильф убедил меня, что мой почерк лучше.
Я сел за стол. Как же мы начнем? Содержание главы было известно. Была известна фамилия героя - Воробьянинов. Ему уже было решено придать черты моего двоюродного дяди - председателя уездной земской управы. Уже была придумана фамилия для тещи - мадам Петухова и название похоронного бюро - «Милости просим». Не было только первой фразы. Прошел час. Фраза не рождалась. То есть фраз было много, но они не нравились ни Ильфу, ни мне. Затянувшаяся пауза тяготила нас. Вдруг я увидел, что лицо Ильфа сделалось еще более твердым, чем всегда, он остановился (перед этим он ходил по комнате) и сказал:
- Давайте начнем просто и старомодно - «В уездном городе N». В конце концов, не важно, как начать, лишь бы начать.
Так мы и начали.
И в этот первый день мы испытали ощущение, которое не покидало нас потом никогда. Ощущение трудности. Нам было очень трудно писать. Мы работали в газете и в юмористических журналах очень добросовестно. Мы знали с детства, что такое труд. Но никогда не представляли себе, как трудно писать роман. Если бы я не боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы писали кровью. Мы уходили из Дворца Труда в два или три часа ночи, ошеломленные, почти задохшиеся от папиросного дыма. Мы возвращались домой по мокрым и пустым московским переулкам, освещенным зеленоватыми газовыми фонарями, не в состоянии произнести ни слова.
Иногда нас охватывало отчаяние.
- Неужели наступит такой момент, когда рукопись будет наконец написана и мы будем везти ее в санках? Будет идти снег. Какое, наверно, замечательное ощущение - работа окончена, больше ничего не надо делать.
Все-таки мы окончили первую часть вовремя. Семь печатных листов были написаны в месяц. Это еще не был роман, но перед нами уже лежала рукопись, довольно толстенькая пачка больших густо исписанных листов. У нас еще никогда не было такой толстенькой пачки. Мы с удовольствием перебирали ее, нумеровали и без конца высчитывали количество печатных знаков в строке, множили эти знаки на количество строк в странице, потом множили на число страниц. Да. Мы не ошиблись. В первой части было семь листов. И каждый лист содержал в себе сорок тысяч чудных маленьких знаков, включая запятые и двоеточия.
Мы торжественно понесли рукопись Дюма-отцу, который к тому времени уже вернулся. Мы никак не могли себе представить, хорошо мы написали или плохо. Если бы Дюма-отец, он же Старик Собакин, он же Валентин Катаев, сказал нам, что мы принесли галиматью, мы нисколько не удивились бы. Мы готовились к самому худшему. Но он прочел рукопись, все семь листов прочел при нас, и очень серьезно сказал:
- Вы знаете, мне понравилось то, что вы написали. По-моему, вы совершенно сложившиеся писатели.
- А как же рука мастера? - спросил Ильф.
- Не прибедняйтесь, Илюша. Обойдетесь и без Дюма-пера. Продолжайте писать сами. Я думаю, книга будет иметь успех.
Мы продолжали писать.
Все пошло на лад. Ильф и Петров написали 12 стульев, да так хорошо, что старший Катаев не смог ничего добавить, и выпал из картинки. И они написали еще, и еще, и еще много всего.
А потом все снова разладилось. Ильф умер от туберкулеза, и Петров остался один. Тогда и началась удивительная история, взятая Алексеем Нужным в качестве сценария на конкурс Кевина Спейси и победившая, в результате чего сам Кевин Спейси снялся в этой вот короткометражке.
Ильф И. и Петров Е.
Ильф И. и Петро́в Е.
Ильф И. и Петро́в Е.
русские прозаики, соавторы. Ильф Илья (настоящее имя Илья Арнольдович Файнзильберг; 1897, Одесса – 1937, Москва), родился в семье банковского служащего. В 1913 г. окончил техническое училище. Работал в чертёжном бюро, на телефонной станции, на авиационном заводе, был сотрудником газеты «Моряк», редактором юмористического журнала «Синдетикон». С 1923 г. – в Москве; публ. фельетоны, очерки и рецензии в газетах и журналах («Смехач», «Советский экран», «Вечерняя Москва»). В 1925 г. в редакции газеты «Гудок» знакомится с будущим соавтором. Петров Евгений (настоящее имя – Евгений Петрович Катаев; 1903, Одесса – 1942, погиб на фронте). Брат В. П. Катаева. Окончив в 1920 г. классическую гимназию, стал корреспондентом Украинского телеграфного агентства, затем – инспектором уголовного розыска. С 1923 г. – в Москве; работал в сатирическом журнале «Красный перец», печатал в «Комсомольской правде» и «Гудке» фельетоны и юмористические рассказы под псевдонимом «Иностранец Фёдоров».
Совместная деятельность Ильфа и Петрова началась в 1926 г. сочинением тем для рисунков и фельетонов в журнале «Смехач». Первая значительная работа – роман «Двенадцать стульев» (1928) был восторженно встречен читателем и фактически по его просьбе продолжен романом «Золотой телёнок» (1931). Тривиальная на первый взгляд история охоты за драгоценностями мадам Петуховой и деньгами подпольного миллионера Корейко стала под пером талантливых сатириков блестящей панорамой жизни страны 1920-х гг. Рабочий день в редакции газеты «Станок», общежитие имени монаха Бертольда Шварца, коммунальная «Воронья слободка», стеснительный воришка Альхен, бывший предводитель уездного дворянства, а ныне испуганный служащий Киса Воробьянинов, плутоватый отец Фёдор, жена ответработника Эллочка Щукина со словарным запасом людоедки – почти все эпизоды и образы этой дилогии, узнаваемые, яркие, запоминающиеся и в то же время обобщённо-типизированные, стали нарицательными. Подобно Н. В. Гоголю в поэме «Мёртвые души», Ильф и Петров с помощью увлекательного рассказа о похождениях главного героя, предприимчивого искателя скорого богатства и обаятельного мошенника Остапа Бендера, с проницательной точностью запечатлели губительные пороки не только своего времени, но и всей системы: бюрократизм, безалаберность, воровство, безделье, официальное пустословие, маниловские мечты о быстром и нетрудном экономическом взлёте и т. п. Пользующиеся непреходящей популярностью романы об Остапе Бендере неоднократно инсценированы и экранизированы, их меткие характеристики и сверкающие остроумием выражения, особенно понятные с учётом контекста, прочно вошли в рус. речь («заграница нам поможет», «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», «лёд тронулся» и многие др.). Среди др. произведений писателей: повесть «Светлая личность» (1928), цикл сатирических новелл «1001 день, или Новая Шахерезада» (1929); фельетоны и сатирические рассказы, публиковавшиеся главным образом в газете «Правда», где писатели работали с 1932 г. (в т. ч. «Веселящаяся единица», «Бронированное место», «Клооп»); книга путевых очерков «Одноэтажная Америка» (1936); киносценарии. Ильф оставил также «Записные книжки» (изданы в 1939), Петров – сценарии фильмов «Воздушный извозчик» (совместно с Г. Н. Мунблитом), «Музыкальная история», «Антон Иванович сердится», а также вызванный впечатлениями военного корреспондента «Фронтовой дневник» (1942).
Литература и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия. - М.: Росмэн . Под редакцией проф. Горкина А.П. 2006 .
Смотреть что такое "Ильф И. и Петров Е." в других словарях:
ИЛЬФ И. И Петров Е., русские писатели, соавторы: Ильф Илья (настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг) (1897 1937); Петров Евгений (настоящие имя и фамилия Евгений Петрович Катаев) (1902 42), погиб на фронте, брат В.П. Катаева. В… … Современная энциклопедия
ИЛЬФ И. И ПЕТРОВ Е. русские писатели, соавторы. Ильф Илья (наст. имя и фам. Илья Арнольдович Файнзильберг; 1897 1937), Петров Евгений (наст. имя и фам. Евгений Петрович Катаев; 1902 42; погиб на фронте). В романах Двенадцать стульев (1928) и… …
Русские советские писатели сатирики, работавшие совместно. Ильф Илья (псевдоним; настоящие фамилия и имя Файнзильберг Илья Арнольдович) , родился в семье банковского служащего. Был сотрудником… … Большая советская энциклопедия
Ильф И. и Петров Е. - И. Ильф и Е. Петров за работой. ИЛЬФ И. И ПЕТРОВ Е., русские писатели, соавторы: Ильф Илья (настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг) (1897 1937); Петров Евгений (настоящие имя и фамилия Евгений Петрович Катаев) (1902 42), погиб на… … Иллюстрированный энциклопедический словарь
Ильф И. и Петров Е. русские писатели, соавторы. Ильф Илья, настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг (1897 1937), Петров Евгений, настоящие имя и фамилия Евгений Петрович Катаев (1902 1942), погиб на фронте. В романах «Двенадцать… … Энциклопедический словарь
Ильф И. и Петров Е. - ИЛЬФ И. И ПЕТРÓВ Е., рус. писатели, соавторы: Ильф Илья (наст. имя и фам. Илья Арнольдович Файнзильберг; 18971937), Петров Евгений (наст. имя и фам. Евгений Петрович Катаев; 190242; погиб на фронте). В ром. Двенадцать стульев (1928) и … Биографический словарь
- – русские писатели сатирики, соавторы. Ильф И. (наст. имя и фам. Илья Арнольдович Файнзильберг; 1897–1937); Петров Е. (наст. имя и фам. Евгений Петрович Катаев; 1902–1942). Родились в Одессе, И. – в семье банковского служащего, П. – в семье… … Энциклопедический словарь псевдонимов
ИЛЬФ И. И ПЕТРОВ Е., русские писатели, соавторы. Ильф Илья (наст. имя и фам. Илья Арнольдович Файнзильберг; 1897 1937), Петров Евгений (наст. имя и фам. Евгений Петрович Катаев; 1902 42; погиб на фронте). В романах «Двенадцать стульев» (1928) и… … Энциклопедический словарь
ИЛЬФ Илья и ПЕТРОВ Евгений - ИЛЬФ Илья (наст. имя и фам. Илья Арнольдович Файнзильберг) (18971937) и ПЕТРОВ Евгений (наст. имя и фам. Евгений Петрович Катаев) (19021942, погиб на фронте; чл. КПСС с 1940), русские советские писатели. Ром. «Двенадцать стульев»… … Литературный энциклопедический словарь
Ильф Илья и Петров Евгений, русские писатели, соавторы: Ильф Илья (настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг; 1897 1937), Петров Евгений (настоящие имя и фамилия Евгений Петрович Катаев; 1902 1942; погиб на фронте). В романах… … Большой Энциклопедический словарь
Книги
- Илья Ильф и Евгений Петров. Собрание сочинений. В 5 томах. Том 3. Веселящая единица , Илья Ильф, Евгений Петров. Во второй том Собрания сочинений Ильфа и Петрова включены роман&171;Золотой теленок&187;, а также очерки, фельетоны и рассказы, написанные в 1929-1931 годах. В качестве предисловия приводится…